читать дальшеХокори торопливо набрала номер матери. Работа так затянула её, что она постоянно то откладывала звонок, то попросту забывала о нём. Впрочем, Фуюми вряд ли приедет на премьеру.
Что же ей сказать? «Мама, я играю робота»? Нет, какой же он робот?! Да и к научной фантастике Фуюми относится, как к детской забаве.
На том конце раздался знакомый голос.
- Мама, я играю прекрасного мужчину: у него каштановые волосы и очень большие, похожие на янтарь глаза. А кожа у него серебряная, - не думая, отозвалась Котори и прикусила язык.
- Какая прелесть! - ответила на том конце Фуюми.
- Его зовут Сильвер.
- Пират, что ли?! – опешила мать.
- Нет! Менестрель, - рявнула в трубку Котори. Пересказывать тонкости сюжета ей не хотелось.
Фуюми негромко рассмеялась.
- Заинтриговала!
Котори улыбнулась: мать решила, что это очередная костюмная постановка про Европу, и значит, настроилась идти.
– И я буду играть на гитаре вживую.
- Помнится мне, кто-то прогуливал музыкальный кружок в средней школе.
- Это было давно…
- И неправда?
Нет, всё это было на самом деле, но, господи, как же давно. И даже дебют казался таким давним событием, что уже понемногу начал стираться из памяти. Но за все годы в театре Котори ни разу не получала такую роль – роль механизма, оживлённого чьей-то любовью и верой в то, что он - нечто большее, чем механизм.
«Серебряный любовник» будто бы вернулся к Котори дружеским приветом из прошлого – когда-то «Звезда», возглавляемая на тот момент Оборо Мисаки, ставила спектакль по мотивам «Висских войн» Танит Ли. Поэтому Котори очень хотелось, чтобы Мисаки-сан побывала на грядущей премьере. Впрочем, зная её характер, можно было быть уверенной, что «Серебряного» она не пропустит, и приедет если не на премьеру, то в какой-нибудь из рядовых показов. Топ-звезда – она и в отставке – звезда.
И от этой мысли Котори было и радостно, и страшно.
Привыкание к новой роли происходило на удивление легко. На удивление – потому что Котори не часто давали играть героев-любовников. Может быть, определенную роль сыграла поддержка Руми, получившей третью роль – но характерную и имеющую вес в сюжете, - и оттого старавшейся превзойти себя. Котори уже давно замечала, как это у них происходит – стоит начать выкладываться одной, как и вторая не отстаёт. Доброжелательное соперничество на сцене одно время было движущей силой для обеих, но в тот момент, как Котори заметили, оно превратилось вот в это… С Идзуми, Фукуро Майо, получившей главную роль – Джайн, - никакой состязательности не было ещё со времен учёбы – они с Котори были слишком разными: у Идзуми был низкий и сильный голос, да и сама она была ниже и монументальнее. Котори она показалось эдакой вещью в себе – настолько самодостаточной, что её почти не тянуло к людям. Правда, отчего-то девушке казалось, что это не совсем так, но за годы учёбы и работы в одной труппе эта догадка ни разу не подтвердилась фактами.
И даже сейчас ни Идзуми, ни Котори, шедших на данном этапе ноздря в ноздрю и находившихся на одной позиции в труппе, не пришлось объяснять, почему одна из них, одногодок, получила главную роль, а другая – вторую. Стоило взглянуть на них, и каждому становилось ясно, где Джайн, а где – Серебряный.
Впрочем, и второй роли Котори хватило с лихвой, чтобы после репетиций едва стоять на ногах. Однако это её настораживало: в спектакле не было выматывающих танцев со сложными поддержками, все вокальные партии давались ей без особого труда, а пальцы, отвыкшие от струн и грифа, вновь вспомнили подзабытые ощущения, возвращая навыки игры на гитаре. Да и сама гитара не была тяжёлой.
Просто всякий раз, когда Котори позволяла этому футуристическому мегаполису, в котором возможно почти всё, только доступно не всем и не каждому, войти в себя, ей начинало казаться, что она начинает балансировать на грани дозволенного.
Как, как можно рассказывать о таком настолько спокойно?! Впрочем, дать волю своим эмоциям Котори не могла. Эмоции и хепенинг были по части Юмэмори Энису – хулиганки-мусумеяку, безумно обрадованной ролью Египтии и с гордостью носившей её голубой парик. Каждый её выход был фееричнее предыдущего – она выдумывала новые экстравагантные детали грима и костюма, играла оттенками эмоций и напускала такой градус драмы, от которой мурашки бежали по коже у всех, кроме Идзуми – вся эта театральщина разбивалась об неё, словно волна о скалу. Но Котори понимала, что дело лишь в том, что Идзуми-Джайн погружена в себя. И при всей её монументальности верилось в то, что она могла влюбиться в того, кого породило её воображение, и дать ему жизнь.
Но помимо общего драматизма, Котори беспокоило кое-что ещё. Впервые она ощутила это странное чувство, когда увидела, с каким восторгом и нескрываемым интересом смотрит на неё фотограф, снимавший материалы для афиши и программки. У Тэрадзуки Хокори было достаточно поклонниц – в основном, поклонниц, - но никто из них не пытался увидеть что-то большее, чем любимую актрису и занятного человека. Так, по крайней мере, казалось Котори. Впрочем, фотосессия действительно удалась на славу. На афише, на переднем плане была хрупкая и одновременно монументальная Фукуро Майо, в пепельном парике и куртке с павлинами. За её спиной – Тэрадзуки Хокори, в светло-серебряном гриме, красновато-каштановом парике, одетая в рубашку с кружевными манжетами, слегка расстегнутую на груди, и бордовую замшевую куртку, бережно держала в руках гитару. Кроме них на постере были Хлодвиг, тонкий и нервный, готовый, как перетянутая струна, сорваться в любую секунду, - Аогири Руми, - непревзойдённая Египтия с экстравагантным макияжем, голубыми волосами и трагическим изломом линии губ, - Юмэмори Энису, - причёсанный Совий Сын в строгом, чётко севшем по фигуре костюме, - Сэйран Саято, - и Деметра, осанистая, роскошная, с высокой причёской – опытная и характерная оннаяку Цувамоно Маю.
А на фоне над огромным футуристическим мегаполисом, растворявшемся в утреннем тумане, словно в небытие, вторя бликам на волосах Серебряного, занимался рассвет.
Перед самым первым выходом к зрителям Котори вознесла хвалу всем ками за то, что «Серебряный» как экспериментальная и сложная постановка идёт в боу-холле. Потому что, будь это в большом зале, она, так до сих пор и не умея растворяться в роли и действии, происходящем на сцене, полностью, являясь одновременно и персонажем, и собой, наверное, не выдержала бы всех этих взглядов – главным образом, ошарашенных и восторженных. По крайней мере, так потом казалось Котори.
Впрочем, она готовилась к этому морально, потому что по факту всё внимание персонажей и зрителей в течение всего первого акта было приковано к ней, несмотря на то, что постоянно на сцене находилась Идзуми. Но тогда её Джайн, отчаянная, но хрупкая, проливающая слёзы и сомневающаяся в себе и своих силах, вызывала, скорее сочувствие.
Но это ощущение многократно усилилось, когда Котори играла «Зелёные рукава» на вечеринке у Египтии. Эту песню она разучила ещё в музыкальном кружке и знала несколько вариаций. Но никогда, никогда она не звучала так печально. Хороша была бы она, размазывающая по лицу серебристый грим, вытирая слёзы! Но помощь пришла оттуда, откуда Котори и не ожидала. Сильвер – робот, которого можно нанять или купить, обязанный исполнить как любую песню, так и любой хозяйский каприз – потому что он не человек, стало быть, выдержит, - стал с Котори единым целым.
Только так Котори сумела дожить до конца первого акта и не сойти с ума. Потому что это не она шутила, смеялась, пела и спокойно отвечала, что приносить радость и доставлять удовольствие – часть её программы, а Сильвер. Он же познакомил её с другим союзником, не менее сильным, чем он сам. Среди высокотехнологичных городских джунглей, населённых людьми, которым подвластно многое, и потому по умолчанию считается игрушками, нашёлся один человек, живущий всерьёз – Джайн. В тот момент, когда она, получив желанного робота благодаря афере, которую помог провернуть ей Хлодвиг, - надёжный друг, сочувствующий ей, несмотря на свой скверный характер и инсценирование спиритических сеансов для того, чтобы выпроводить из дома любовников, с которыми он не смог ужиться, - в тот самый момент, когда она и Сильвер стояли на Панораме небесного дома и за его спиной раскинулся красный грозовой закат, и затем, отказав Джайн, Сильвер оставил её в одиночестве под звуки фортепиано, Котори почувствовала, как в её герое просыпается живая сущность. И следующие сцены – признание, побег с Джайн, обустройство собственного жилища в городских трущобах, уличные концерты у рынка, где горели лампы с рыбьим жиром, - были сыграны на одном дыхании. И в тот момент, когда по сюжету запела и Джайн, - у Идзуми это тоже была первая вокальная партия в спектакле, - когда два голоса – высокий, «мужской», и низкий, «женский», - слились в удивительную и непривычную гармонию, Котори поняла, что и её партнёрша играет в подобном союзе со своей героиней.
Второй акт был более напряжённым: Котори кожей ощущала, как ночью в городе кожу покалывает морозец, и лёгкий слой инея поблескивает в свете фонарей, словно отражение звезд, её сердце переполняла радость от любви и свободы, а после оно обмерло, когда Совий Сын объявил об этической ошибке корпорации «Электроник металз», - один раз, - после же до самого финала, холодного и ослепительного солнечного утра, когда Сильвера забрали для ликвидации, она ощущала странное спокойствие и уверенность.
Но после спектакля и бурных оваций на сердце вновь накатила тяжесть. За кулисами Котори пробралась сквозь мельтешащих людей и рухнула без сил на стул. Вот, значит, каково это – будучи живым и настоящим, являться для кого-то объектом. Так и актрисы, даря зрителям радость и красоту, открывают свою душу. И как же бывает мерзко, когда в неё плюют, забрав увиденное и не заметив этой души в принципе!
Вдруг Котори почувствовала, как кто-то коснулся её плеча. Она повернулась, подняла глаза и увидела Идзуми. На её лице застыла сдержанная, немного нервная улыбка. И как обычно, ей не пришлось ничего объяснять – она всё поняла без слов.